Чужі думки для наших роздумів...

Отаке прочитала й настільки сподобалося, що вирішила створити тему для таких уривків із проповідей, роздумів чи статей...

«Простить означает забыть» - крайне неудачный перевод на русский язык английского каламбура «to forgive is to forget». В английском (и вообще в германских) языках тут не только фонетическое созвучие. Тут сопоставление «дать» («give») и «взять» («get»). О забывании – ничего. Смысл поговорки выявляется, если вспомнить слова Пауля Тиллиха:
«Кто свободен настолько, чтобы создавать ситуацию свободы для других? … Я теперь редко использую слово «прощение», поскольку это иногда вызывает дурное превосходство у того, кто прощает, и уничижение у того, кого прощают. Поэтому я предпочитаю термин «принятие».
Слово «прощение» восходит к метафоре «развязывания», отпускания на свободу. «Отпустить значит принять». Не выгнать, не дать возможность уйти прочь из своей жизни, а отпустить – то есть, освободить для начала совместной жизни.
Принять» не означает «терпеть грех». Напротив — человек, который ставит себя в созависимость от алкоголика, вовсе не хочет его «принять». Он не хочет вступать с ним в контакт. Он не хочет его излечения от алкоголизма. Он не хочет с ним общаться. Ему достаточно с ним ругаться, изображать видимость заботы о нём. Видимость, потому что заботиться об алкоголике означает принимать все меры, чтобы тот не пил, и сохранять себя как здоровых людей. Ругать и при этом терпеть — это классическая патология, созависимость, исходящая из инфантильного (в лучшем случае) неумения сказать «нет», а в худшем — из патерналистского желания манипулировать другим, хотя бы ценой неудобств для себя. Эти неудобства - не самопожертвование, а подкуп жизни.
В этом смысле жена, которая расстаётся с мужем-алкоголиком, поступает совершенно разумно и добродетельно, если, конечно, она не уходит при этом к другому мужчине. Если она постарается его терпеть (принятия тут все равно не будет, ибо принимать некого — алкоголик пуст как личность, фиктивен), это будет «сверхдолжная заслуга», благодать.

Яків Кротов

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

Недоброжелательность так же ослепляет, как невежество. Во многих культурах принято украшать церкви и утварь. Одно объяснение предлагает воинствующий антиклерикализм: золото и драгоценные камни ассоциируются с властью, следовательно, Бог для тех, кто украшает храмы золотом, это прежде всего начальник, властитель, деспот, тиран, фюрер...

Между тем, золото и драгоценные камни могут иметь разные значения. Зачем женщине дарят драгоценности?

Украшение очень часто и даже чаще всего - проявление любви, а не страха, избытка силы, а не слабости. Когда ребёнок идёт и подпрыгивает, то не потому, что боится наказания за спокойное хождение, а потому что как раз ничего не боится (возможно, зря). Так и религия - обряды, архитектурные излишества, поведенческие лишательства - это не от страха, это от радости. Так что почти всегда золото в храме - как серебряный костылёк у иконы, пожертвованный в благодарность за выздороволение.

Яків Кротов

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

Один Бог может жить не для других, может быть самодостаточным и всё же благим в полном одиночестве - и именно Бог не хочет быть в одиночестве и творит мир. Бог всегда - Бог-для-других, Он никогда не "Бог-в-Себе". Ему не нужны наши молитвы, и поэтому мы молимся Ему - только Тому, Кто не нуждается в нас, можно молиться свободно. Того, Кто может обойтись без нашей любви, Кто любит нас больше, чем мы сами, - Его одного можно любить абсолютно свободно и бесконечно.

Бог наделил человека Своим образом, чтобы человек мог любить. Грех же побуждает нас подражать Богу в независимости - выдавая за неё угрюмость, недоброжелательность, разрыв связей с любимыми. Бог один - и человек пытается быть один. А виноградник-то нуждается во многих, и человек нуждается во многих, потому что творение Божие слишком велико. Человеку нужны многие, чтобы стать единственным, и человек нужен многим, чтобы они стали собою.

Мы унываем, потому что нам кажется, что людям не нужна наша любовь. На самом же деле, мы путаем причину и следствие: мы отказываем людям в любви, требуем, чтобы они сперва стали "достойны", - и в результате нам плохо, дурно, уныло. Нам кажется, что в нашей жизни пусто, потому что Бог прислал Своего Сына забрать и раздать чужакам, ненавистным нам и опасным для нас. А всё прямо наоборот: Бог послал Сына забрать не плоды наших рук, нашего ума, а забрать наше сердце. Плоды останутся, сердце поднимется вверх, но не останется в одиночестве, потому что и сердца других подымутся к Богу, и так произойдёт преображение мира, столь незаметное внешне и столь грандиозное изнутри.

Яків Кротов

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

АКСИОМЫ ЛЮБВИ

Любовь есть подрывная деятельность, лишающая человека возможности быть уверенным как в себе, так и в окружающем мире.

Когда мы любим другого, мы соглашаемся с тем, что среди наших привычек, взглядов, вкусов, идей есть такие, которые любимому не понравятся. Скорее всего, придётся менять! Конечно, и любимый будет менять что-то в себе, и длится это будет долго, синхронности не будет, совпасть не получится, но сам процесс далеко не безобиден. Конечно, это всего лишь приложения к нашей личности, не сущность, а узорчики, а всё же. Сколько браков распались из-за того, что узорчики отказывались меняться хоть чуть-чуть.

Мы должны меняться, когда любим, а мир, напротив, не должен. Мы любим другого человека, но ведь другой человек любит - или, может, лучше сказать, другому человеку нравится - очень многое, что нам не нравится категорически. Любовь начинается с того, что радуется совпадениям, укрепляется в милых дискуссиях о пустячных расхождениях, но потом... Что говорить о крупных проблемах, вроде того, что любимый человек любит свою мать и отца (и это ещё в хорошем варианте, а если не любит, дело страшно осложняется, а не упрощается). О, конечно, мы ради любимого бросаем семью - если, конечно, деньги есть и квадратные метры есть - но внешне бросаем, а внутренне, хотя и отодвигаем на второе место, но всё же лишь на второе. Да чаще куда болезненнее друзья, литературные вкусы, да и гастрономические вкусы - мелкие камешке в ботинке досаждают больше скалы на горизонте.

Если об этом думать, можно стать импотентом. К счастью, человек устроен так, что именно об этом он в решающие для любви моменты думать не склонен. К сожалению, кроме решающих моментов есть ещё моменты нерешительности, усталости, сомнений - и они, подлые, в сумме могут уничтожить любовь. А ведь именно в том, что любимый нами любит тех и то, что мы не должны и не можем любить - обнаруживается смысл любви как стержня человечества.

Яків Кротов

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

АКСИОМЫ СТРАХА

Можно впасть в отчаяние, наблюдая за тем, как искажённо люди помнят совсем недавнюю историю. Собственно, искажённо воспринимают и настоящее, но это кажется нормальным, ведь тут можно сослаться на недостаток информации и, главное, на нехватку времени для размышления над информацией имеющейся. Однако, когда информация уже есть, как можно её не воспринять? Казалось бы - прошёл год с вторжения России в Грузию, прошло десять лет с прихода Лубянки к власти. Уже стали известны факты, уже развеялся дым пропагандистской шумихи, сводившейся к "цигель-цигель, айлюлю, некогда думать, стрелять надо". Но люди по-прежнему и даже крепче веруют в обман.

Большинство, наверное, просто не обращают внимания. Обратили бы - разобрались бы. Однако, почему не обращают внимания? ВОт здесь таится самое страшное. Западные люди тоже не обращают внимания на многое, потому что уверены - нравственные нормы незыблемы, общеприняты, нарушение их дело редкое. Русские люди (те, кого точнее было бы назвать "неосоветские") не обращают внимания на многое, потому что уверены: нравственные нормы суть обман для простаков, допустимо всё, только нужно успеть ударить первым и быть готовым всё отрицать.

Большинство моих соотечественников в глубине души (а часто и не очень в глубине) убеждены, что ради безопасности можно взорвать жилой дом в Москве, сбросить атомную бомбу на Рязань, устроить любую провокацию, любую гадость, пожертвовать любым другом и т.п. Вот - источник всего прочего зла.

Яків Кротов

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

Щойно прочитала. Як завжди просто й глибоко написано!

Вот в воскресенье 22 ноября читают евангельский рассказ в каком-то смысле даже неприличный, про женщину, которая страдала кровотечением – понятно, что не из носа – и потому считалась нечистой. Ей было запрещено касаться людей, особенно мужчин, особенно религиозных учителей. А то осквернение выйдёт! И вот она со спины подкрадывается ко Христу, хватается за Его одежду – и выздоравливает. Иисус поворачивается: Он почувствовал, что из Него «вышла сила». Кстати, Он не рассердился – ну как можно осквернить вечность! Точнее, Иисус мог бы рассердиться, если бы женщина убежала, но она нашла в себе силы сказать, что исцелилась от Иисуса без Его разрешения. А вечность и не даёт разрешений. Она только очень хочет благодарности – не потому, что Бог неуверен в Себе и, подобно человеку, хочет эту неуверенность компенсировать похвалами со стороны. Бог хочет от человека благодарности и честности, потому что это нужно человеку. Кровотечение – очень плохо, больно, срамотно, но с этим всё-таки живут. А с чёрствым сердцем не жизнь, а мучение, причём, что самое скверное, мучаются окружающие.

Яків Кротов

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

Для очень многих людей главный праздник – и даже не только наступающей недели, а едва ли не всего года – это «Никола Зимний», 19 декабря, суббота. «Никола Зимний» - это своего рода точка пересечения двух традиций, церковной и нецерковной. Церковная предпочитает говорить полностью, уважительнее: «Святитель Николай, Мир Ликийских чудотворец». На слух обычно кажется, что Николай был епископом города со странным названием «Мирликийских», а на самом деле это просто сливаются два слова: город Миры в Ликии. Были и другие города миры, в других странах, а Ликия – это в нынешней Турции. Нецерковная традиция – Санта-Клаус. Святитель Николай ходит пешком, Санта-Клаус ездит на оленях. Святитель Николай – высокий, измождённый от поста и молитв аскет, Санта-Клаус – невысокий пухлый толстячок. Вообще-то Санта-Клаус и происходящий от него русский Дед Мороз – слегка христианизированное языческое божество Тор. Вынули у божества-громовержца молот из руки, всунули посох епископа. Кстати, и облик безобидного старичка ему придал один американский художник всего лишь сто лет назад. Есть, правда, ещё одна точка соприкосновения: подарки. Житие святителя Николае рассказывает, что епископ подбросил мешочек с деньгами несчастному отцу, которому нечем было кормить многочисленную семью. Подбросил и скрылся. Напротив, Санта-Клаус не скрывается, он приходит открыто, либо к нему приходят в магазин с игрушками, заранее приготовив мешок с деньгами в обмен на мешок с подарками. Выводить из этого какие-то плюсы христианской веры и минусы неверия как-то не хочется. Ребёнку главное подарок, а не кто дарит. И тут было бы ошибкой призывать быть как дети. Надо расти, надо, чтобы подарки постепенно отходили на второй план, чтобы главным становился человек, который нам что-то дарит, пусть и самую пустяковину. А потом ещё выше – дорасти до желания делать подарки не в порядке «отдаривания», обмена, отдания чести, а чтобы открыть другому свою глубину. Только, конечно, глубину сперва надо почистить, привести в порядок, чтобы не стыдно было открывать. Это называется «по-ка-я-ни-е». Лучший подарок на Новый год! Детям, родным, Богу и, в конце концов, самому себе.

Яків Кротов

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

Когда мы рассчитываем на себя - что и есть, в пределе, фарисейство - тогда и появляются тоска, злость, агрессия к окружающим. На Бога рассчитывать - не на то, что Он обязательно прокормит[цензура] и исцелит нас, а на то, что и в голоде, и в болезни Он будет идти рядом и потому мы будем весело крутить в руках кто колосья, кто таблетки, кто ключи от автомобиля, но никто не будет крутить в руках оружия.

Яків Кротов

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

Воскресенье 21 февраля – второе великопостное – и называется «неделя торжества Православия». «Неделя», напомню, когда-то означало только воскресный день, когда полагалось ничего не делать. Пойти в храм помолиться, с точки зрения крестьянина, это не дело. Что ж, может, действительно, лучше считать веру ничегонеделанием, хобби, развлечением – это всё-таки лучше, чем считать её ответственной работой. Это ведь фарисейство, ханжество и партком – считать, что человеческие усилия что-то могут добавить к силе Божией. «Православие», которое торжествует, - это не то Православие, которое знали великие святые отцы четвёртого столетия – Афанасий Александрийский, Иоанн Златоуст. То Православие получило своё название, потому что обозначало прославление Христа точно в той же мере, в какой прославляется Бог Отец. Кто-то говорил «слава Богу Отцу через Иисуса Христа в Духе Святом», а православные говорили и говорят «слава Отцу и Сыну и Святому Духу». Этот же праздник – о победе иконопочитания над иконоборчеством в девятом веке. В наши дни, наверное, полезно напомить, что почитатели икон победили не только тех, кто иконы уничтожал, но и тех, кто делал из икон идолов. Например, соскабливали с икон кусочки краски и добавляли в чашу с Причастием. Выходит, слава Отцу, и Сыну, и кусочкам краски? Суеверное почитание икон так же отличается от здорового, как канализация от каналов, как верования от веры. Верования – они и без молитвы верования, они и у бессердечного, жестокого человека бывают. Вера – там, где молятся Тому, в Кого веруют, где молятся не только, чтобы выздороветь, а молятся и тогда, когда уже нет надежды на выздоровление, молятся просто потому, что нельзя не молиться Тому, Кто весь – невидимое, напряжённое поле любви.

Яків Кротов

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

В комнате, где паралитик исцелился, было так тесно, что его самого пришлось через крышу затаскивать. Они не видят исцеленного, они веруют в то, что человек, которого они видят - исцелённый, а не мошенник. Поэтому нелепа вера, которая пытается доказать, что исцеление было - это всё равно, что доказывать Бога. Такая вера сама себе противоречит, ибо пытается из веры превратиться в знание, которое передаётся не Богом, а учителем.
[...]
Но мы лежим на подстилке - эта подстилка называется "культурой", "мировой цивилизацией", "национальными традициями", "личными успехами".
Исцеление не в том, чтобы выбросить культуру, науку, цивилизацию, а в том, чтобы начать ходить, держа их под мышкой. К сожалению, именно религиозные люди часто лежат, в то время как неверующие ходят, - потому что неверующий не пытается командовать Богом, а верующий пытается. Верующий боится, что останется без подстилки, пихает её под себя... Вратарь... А неверующий, не понимая, с Кем имеет дело, всё-таки имеет дело, а не лежит.

Яків Кротов

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

Так вышло, что в понедельник, вскоре после взрывов, мы с женой часа полтора ехали в пробке, с удовольствием слушая, как старший сын вёл программу, посвящённую взрывам. Во всяком случае, я слушал с удовольствием от того, что он прекрасный ведущий, и не считаю это эгоизмом. Поразился, как всегда, таланту и Данилы Гальперовича, который вроде бы ничего не сказал существенного о происходившем на "Парке культуры" (а что было сказать), но говорит как-то так, что очень осязаемо всё получается. Скорбел ли я? Ничуть. Более того, день был намечен для отдыха и мы отдохнули. Как верующий и как учёный я стараюсь быть честным и говорю: болезнь внучки (выздоровела) меня беспокоила намного больше, чем сегодняшняя трагедия, и я считаю это абсолютно нормальным. Я не бесчувственное бревно, я очень почувствовал удовольствие, когда солнце выглянуло на пару часов, да и вообще от гуляния.
Эгоизм - когда на радио звонит дама и возмущается тем, что взрывы устроили на Страстной неделе, когда нужно сосредоточение и т.п. Видимо, дама считает, что она так скорбит, что не может молиться. Мне кажется, что, если скорбишь, это помогает молиться. А тут не скорбь (ну какая может быть скорбь об абсолютно незнакомых, как и погибшие на Гаити, людях), а нервы - ах, "и я бы мог". Я молился сегодня - благодарил за хороший день. Заупокой помолюсь вечером.

Живём в воюющей стране, более того - в воюющем мире. Когда молимся "о мире всего мира" - это что, так, между лопатками почесать? или о чуде, о невероятном?
Истерика ведёт либо к агрессии, либо... либо к внутренней агрессии, к унынию и саморазрушению. Истерика - значит, мы сделали идола из своей и наших близких безопасности. Ну какая может быть безопасность кроме как в карцере или в коме? Мы живём в опасном мире, мы самая опасная часть этого мира... Нужно сохранять чувство меры, чувство реальности, чувство равновесия... А иначе, извините за банальность, будет эскалация насилия и ничего больше.

Яків Кротов

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

Есть такой рассказ из жизни пустынных отцов. К одному старцу пришел молодой монах и сказал: Отче, возблагодари со мной Бога: я свободен от всякого искушения. Старец сказал в ответ: прежде чем воздать хвалу Богу, скажи: когда ты чувствовал себя более беспомощным, теперь или когда был в искушениях? - Конечно, тогда. - Когда ты чаще обращался к Господу, надеясь только на Него, тогда или сейчас? - Конечно, тогда. - Когда ты чувствовал себя более смиренным и сокрушенным сердцем: когда тебя осаждали искушения или теперь? Конечно, тогда. - В таком случае, сказал старец, вернись в пустыню и проси Бога вернуть тебе искушения, которые Он отнял, потому что чувствовать себя беспомощным, смиренным и надеяться только на Бога бесконечно важнее, чем быть свободным от искушений.

 

Відповідь: Чужі думки для наших роздумів...

Я уже говорил, что очень часто думают, будто люди не молятся, и попытался объяснить, что это иллюзия, что люди молятся. Молятся все время, со всем порывом, всей жаждой, голодом, отчаянием, во всем устремлением души, и чтобы сделать нашу молитву актом богопоклонения, - поклонения, обращенного к Богу, существенно - ясно осознавать, кому мы молимся, к кому обращаем глубинный крик нашей души и всего нашего существа. Я упомянул также, что очень часто говорят, что в наши дни почти невозможно молиться Богу; обычно это объясняют тем, что мы полностью погружены в обыденную жизнь, вовлечены в нее по уши, а Бог не вовлечен, не связывает Себя, Бог в безопасности на Своих бесстрастных и удобных небесах. И это очень важно, потому что если правда, что Бог сотворил нас, пустил в жизнь, а потом удалился в незыблемый покой, в то время как мы должны противостоять всем трагедиям жизни, тогда нам чрезвычайно трудно находить с таким Богом общую почву для молитвы.

Однако я думаю, что думать о Боге в таких терминах значит клеветать на Него. Мне хотелось бы рассмотреть с вами два отрывка из Евангелия, две бури на Генисаретском озере. Их описания похожи, но не идентичны, и по-видимому являют два аспекта проблемы, потому что они показывают даже в личностях апостолов поведение, свойственное всем нам. Общая схема такова: апостолы пересекают море на маленькой лодке. В одном случае Господь вместе с ними; в другом Он остается на берегу и должен догнать апостолов по водам. В обоих случаях, апостолов в море застает буря, и они вынуждены бороться за свою жизнь. В обоих случаях захваченные бурей апостолы борются изо всех сил, со всем умением, храбростью, умом и опытом. В обоих случаях по видимости вся их опора - маленькая скорлупка лодки, которая отделяет их от надвигающейся, почти неизбежной смерти. И что же происходит? Они борются, почти доходят до отчаяния - и видят Христа, идущего в буре. Первая их реакция - вскричать от страха. Это не может быть Христос.

Евангелие говорит, что апостолы приняли присутствие Христа за явление призрака. Это не может быть Христос, потому что для них Христос - Владыка гармонии, Он несовместим с окружающей их смертельной опасностью, несовместим с бурей и с их бедственным положением. Они вскрикивают, потому что это не может быть Христос: если бы это был Христос, буря должна была стихнуть.

Разве не так мы поступаем, когда на нас обрушивается буря? Происходит ли буря у нас в семье, или в нашей собственной душе, или она охватывает большее количество людей, общественные или политические структуры, народы, - стоит возникнуть буре, как мы считаем, что Господь отсутствует и уж точно Его нет в сердцевине бури. И однако, вот что говорит Христос: «Не бойтесь, это Я». Он здесь, в самой сердцевине бури, там, где мы не ожидали, потому что Он в той же мере Господь бури, как и Господь тишины, мира и гармонии. Нам трудно это понять, но мы можем это пережить в точности, как апостолы. Если посмотреть на поведение апостолов в этой ситуации, то мы видим, что они устремлялись к берегу; все их усилия были направлены на то, чтобы избежать бури, уклониться от нее, оказаться в безопасности на твердой земле. Господь шел прямо в центр ситуации. Вы, должно быть, слышали выражение «око урагана». Это точка наивысшего напряжение, где вся ярость ветра и бури схлестнулись в сокрушительном противостоянии. И эта точка абсолютного покоя, поскольку здесь все силы напряжения встречаются и уравновешиваются. В этой точке - равновесие не мира и покоя, а противостояние всей грубых, сокрушающих сил: и здесь Христос. Он в точке, где встречается все напряжения, в точке слома, в точке, где зможно быть только сокрушенным или, если предпочитаете, распятым. И если среди этих образов спросить себя, кто же в центре событий? - это Христос. Он, а не ученики, которые ищут защиты от смерти в маленькой лодке и стремятся к ближайшему берегу.

И это мы делаем постоянно. Мы ищем защиты от ярости бури, но и эту защиту мы пытаемся использовать, чтобы быть как можно ближе к краю бури. Мы никогда не рискнем войти в ее сердцевину. Петр попытался, узнав голос Христа, сказал: «Если это Ты, повели мне прийти к Тебе». В эту минуту, услышав голос, узнав Господа, он почувствовал, что быть с Ним важнее, существеннее самой безопасности, важнее защиты, которую дает скорлупка-лодочка. И Христос сказал: «Иди», и Петр покинул безопасность лодки, вышел в бурю. И пока у него было одно только желание - быть с Господом, быть там, где Господь, где и есть наше реальное место, пока он смотрел только на Господа, он мог идти по водам, мог противостоять напору ветра; он шел к Богу. Но вдруг он вспомнил, что может утонуть, что идет по воде, а вокруг бушует буря, и начал тонуть, - и в эту минуту Христос взял его за руку. «Господи, спаси меня, погибаю!». Тут же они оказались в лодке, и лодка сразу оказалась у берега. В ответ на потерю веры Петра, на вернувшееся самосознание Христос смиренно ответил, протянув руку, вернув Петра в безопасность, дав безопасность всей группе апостолов. Но не в этом наше призвание: наше призвание не в том, чтобы искать безопасности, не в том, чтобы обращаться к Господу с мольбой: «Спаси нас от опасности!». Наше призвание - быть там, где Господь, в той точке, где ярость бури находится в равновесии, потому что напряжение достигло здесь наибольшей силы.

Другой образ - еще одна буря. Та же общая схема, только Господь вместе с апостолами. Апостолы борются за жизнь, а Христос спит. Мало того, Евангелие говорит: Он спит «на возглавии». Апостолы борются за жизнь, смерть повсюду, а Христос не только спит, Он спит с удобством.

Разве не это мы чувствуем во множестве случаев? Мы сражаемся, мы в опасности, в борьбе, а Он-то в Своих уютных небесах, ничем не рискует, Он бессмертен, для Него нет опасности. Его нет с нами. И апостолы обращаются ко Христу (скорее даже набрасываются: в греческом тексте употреблено слово «ярость»). Они не обращаются к Нему со словами: «Господи, у Тебя вся власть на земле и на небесах, скажи слово, и все будет в порядке». Они употребляют слова, звучащие по-гречески как: «Тебе дела нет, что мы погибаем?!», что означает: Ты не заботишься о нас и по-видимому Ты ничего не можешь сделать. Ладно, если Ты сделать ничего не можешь, по крайней мере раздели с нами тоску, наш ужас, раздели нашу смерть, мы не допустим, чтобы Ты этого избежал». И Христос отстраняет их: «О, маловерные, долго ли Мне еще быть с вами?» И затем обращается к буре и набрасывает на нее собственную успокоенность, Свою тишину, совершенное равновесие, совершенный мир, какого мир сей дать не может, и говорит: «Утихни», и буря утихает. Апостолы в обоих случаях допустили, чтобы буря бушевала не вокруг них, а внутри них. Они ответили на смертельную опасность страхом смерти, они также ответили на агрессию извне насилием изнутри. Христос отказывается допустить, чтобы буря стала Его внутренним состоянием; Он остается тихим, безмятежным. И буря должна приспосабливаться к Его безмятежности, так как Он отказался приспособиться к ее дисгармонии.

Разве мы не делаем то же самое, что апостолы, когда что-то случается в нашей жизни, в нашей маленькой личной жизни или в жизни мира. Разве мы не говорим: «Где же Господь? наверное, заснул». Это очень важно, поскольку наше существование и молитва всегда, всегда протекают среди напряжения и жизненных бурь.

Но здесь нам следует быть более проницательными. Есть разные уровни жизни, и есть разные подходы к жизненным бурям. Если читать газеты и пытаться представить себе мир, каким он отражается и отображается в новостях, не увидишь ничего, кроме бури, дисгармонии, трагедии, страдания и неразрешимого ужаса, потому что сводки новостей содержат все поражающее, драматическое. Таков взгляд многих людей на мир: по-видимому, им недоступен ни более мелкий уровень, ни более широкий обзор, и жизнь действительно становится пугающей. Если на нескольких страницах одной только газеты обнаруживаешь весь ужас, всю дисгармонию современного мира, без смягчающего, утешающего слова, без слова веры и прозрения, тогда вокруг хаос и мы в тисках страха.

Но в видении истории есть два других уровня. Есть видение Бога, передаваемое нам Писанием, открываемое великими провидцами, святыми Божиими, теми, о ком Амос говорил, что пророк это тот, с кем Бог делится Своими мыслями. Это видение мы находим в Ветхом Завете. История рассматривается им в совершенно иной перспективе: великие события упомянуты походя, поскольку не имеют значения для конечного становления мира, события, кажущиеся невеликими, хороши они, или дурны, или злы, выступают ярко вперед. Злые -поскольку они являются предательством Бога, они - действие людей, ведущее к разрушению Царства. И добрые события: они предлагаются нам, чтобы мы научились от Духа Святого видеть жизнь в правильном соотношении. Один из наших священников сказал в проповеди: «Только Святой Дух может открыть нам значение вещей слишком малых, чтобы привлечь человеческое внимание». В такой перспективе, в видении, которое есть Божие видение, малые вещи могут стать куда более решающими, чем те, которые занимают первую страницу газет.

И есть другой уровень, где жизнь обретает иного рода гармонию. Мне вспоминает, как однажды на войне, под обстрелом, я удобно лежал на траве, стараясь не слишком высовываться. И поскольку делать было нечего, я стал смотреть на траву и увидел, какая чудесная зеленая трава, и передо мной два муравья ползут по былинке и тащат зернышко . И внезапно мелкие вещи стали реальнее, чем вещи человеческого масштаба; масштаб человека был - ненависть, убийство, война, страх и все прочее; но в малом масштабе, на малом уровне жизнь продолжалась во всей своей красоте, во всем своем богатстве. И я уверен, что многие из вас, многие люди во всем мире пережили нечто подобное в момент потрясений и трагедии в семье, в обществе, в мирное время и на войне. Если только мы можем перерасти уровень человеческого напряжения и спуститься ниже его, и посмотреть на вещи как бы меньшие человека, природы, на незыблемо мирное течение жизни, мы откроем для себя еще один род гармонии.

И мы должны стараться не допускать, чтобы наша телесная и душевная жизнь, в молитве и в заботах, в деятельности и в горе, проходила на уровне первой страницы газеты, потому что пока происходят газетные события, на более высоком уровне Бог продолжает Свое дело спасения, а на более низком происходят тысячи разных вещей. Да, есть стрельба на войне, и есть товарищество, и есть вся красота человеческих отношений, и великодушие людей, живущих бок о бок. Можно смотреть только на ненависть, можно видеть и другие аспекты; одно не ведет к другому, но в наших силах не стать слепыми ко всему осмысленному из-за чепухи, привлекающей наше внимание; и еще мы можем сознавать присутствие глубокого смысла, действия Божия, и всего истинно человеческого и человечного, - все это существует даже среди напряжения и ужаса. Если думать в таких терминах, то мы можем молиться, можем не терять молитву или вернуться к молитве; и мы должны точнее осознать свое место и место Бога.

Митрополит Антоній Сурозький
http://www.metropolit-anthony.orc.ru/zheny_sv/4.htm